Быть может и сам род войск тому способствовал, ведь мало кто знает о существовании воинских подразделений спецназа на границе, о так называемых мобильных отрядах. И если о боевых действиях в горячих точках вещают все сми, то об этих подразделениях обычно умалчивают, хотя людские потери там не меньшие.
Он постарался вытравить из памяти те годы,не поддерживал отношений и со своими сослуживцами, у каждого была своя, теперь уже мирная, жизнь. Он старался рассматривать их как один из рядовых, преходящих периодов своей жизни – мало ли чего не случается с человеком на земле. Не понимал и не поддерживал бойцов, которые с бравадой повествовали о своих лихих военных битвах, а также и тех, кто пытался утопить свое военное прошлое в бутылке, испытывая при этом странного вида комфорт от продолжения ужасов войны в своем сознании. Одним словом, он не страдал проявлениями военного романтизма во всех его видах и когда у него не хватало на что-либо терпения в обыденной жизни, то вспоминал сослуживца Сашку, который к концу срока службы вываливался из блиндажа и, окинув взглядом живописный забайкальский пейзаж с неизменной сопкой, восклицал:
– У-у-у, ну когда же наступит этот желанный день и я больше не буду видеть эту противную сопку!
День этот наконец-то для них настал, жизнь вернулась в свое мирное русло, но независимо от их хотения сами они уже были не те. Та сопка и события, что происходили вокруг нее переродили их сердце и заставили сменить систему ценностей.
Главной переменой в нем было то, что он впервые задумался об Истине, хотя за правдой гонялся всю жизнь. Тогда он еще не знал, что переживаемое есть встреча со Христом и Вечностью, мог лишь интуитивно подозревать, что чувства и мысли, звучащие как голос совести в его сердце, касаются не земли и бренного сознания, но нисходят с Неба и просвещают душу. Именно эти моменты, начертанные на сердце, живо всплывали порой в его памяти…
Обычная разведывательная вылазка, на которую они выходили втроем, подходила к концу. В тройке он был старшим. И тут два его подчиненных что-то не поделили, страсти накалились до настоящей ссоры. Пока добрались до казармы и разошлись по своим местам, разгоряченные молодые сердца немного успокоились и тогда он, будучи старшим по возрасту и званию обратился к одному из бойцов:
– Послушай, ты же был не прав.
– Да, я и сам это знаю, – ответил с явным сожалением рядовой.
– Ну, сходи, попроси прощения.
– Надо, – решительно ответил рядовой, – но уже вечер, не буду беспокоить, завтра увидимся и попрошу.
Старший пробормотал:
– Ну как знаешь.
И каждый побрел к своей койке.
А ночью бойцов подняли по тревоге, и утром уже не у кого было просить прощения. Рассвет пытался развеять туман на сопке, а совесть бойца безутешно искала себе оправдания, которого не было. Сердце подсказывало ему, что это не худшее. Ведь виноват перед ушедшим навсегда другом был он, и именно ему оставлена жизнь и шанс искупить эту вину.
Этот случай с молодыми бойцами молнией поразил сердце старшины, оставил в нем огненный след, который ныл и в мирное время, когда случалось ему оказаться с кем-либо не в мире. Ведь завтра уже может быть поздно, в том числе и здесь на гражданке.
Так, однажды, он был прав, прав по букве и закону и эта правота довела его до разрыва с одним давним товарищем. Прошли годы, они оказались в разных городах, пути их разошлись, но сердце ныло. И вот как-то случайно оказавшись в городе своего бывшего товарища, он наступил на себя и позвонил ему. Они встретились как в давние времена, от сердца произнес он выстраданное "прости" за свою правду. До утра пытались наверстать друзья упущенные годы общения, а сердца их не могли насытится друг другом.
На утро он уехал, а через несколько дней раздался звонок – его звали на похороны внезапно скончавшегося товарища.
Но в этом случае над человеческой правдой торжествовала Истина. Бывший спецназовец не мог сдержать слез и как маленький ребенок плакал и об ушедшем безвременно друге и от согревающей сердце благодарности к Богу, давшего ему мудрости своевременно порвать сети его гнилой человеческой правды.
